— Какой? — словно нехотя спрашивала красавица, не отрывая взгляда от огня. — Какой еще теории?
— Мне кажется, — воодушевлено начал Октавиан, — что нынешняя Италия заняла в сознании этих крестьян место потусторонней жизни вообще.
— Так не бывает, — лениво прервала его блестящий лингвист, но плохой историк Елена, — есть ведь разделение ада и рая…
Octavian was full of fervor. “It seems to me that contemporary Italy occupies the place of the afterlife in the consciousness of the peasants,” he started to say.
Elena, who was an outstanding linguist but a wanting historian, interrupted him.
“There’s no such thing. There’s a division between hell and heaven.”
I am having trouble with the response from Elena.
One more question!
Персика, — укоризненно поправил дед, — это же она, а не он. Записал? Ну, слушай дальше. Жила она себе, не тужила, потому что мать у нее и отец были из состоятельных. В смысле, из красной голытьбы, которой Советская власть дала все. Поэтому они были в руководстве колхоза, и дочь их за шестнадцать лет пальца о палец не ударила, а воду в дом если и носила, то в волосах поутру росу…
What is this красная голытьба and how does it fit into the paragraph here?
Many thanks in advance!